У меня на столе стоит небольшая старая фотография, ей почти 80 лет.
Это мои мама и папа.
На обороте надпись «Ленинград 28 октября 1930»
Это очень немногое, что мне осталось в память о родителях.
Отсекая меня от дня нынешнего и перенося в мир давно ушедших лиц, они глядят на меня с фотографии потускневшей от времени, с обломанными краями...

Мои корни – в Латвии.
Мама, Ида Гиршевна Штейн, родилась в Либаве.
Я смутно помню свою бабушку – мамину маму.
Она приезжала перед войной, я думаю, в году 40-м, когда Латвию «вошли» в состав Советского Союза. Я спал на кушетке, и когда бабушка приехала, мне постелили на сундучке.

Папа мой Левинсон Гирш Иосифович – был членом подпольной Латвийской коммунистической партии. Чтобы избежать ареста, он в 1928 г. бежал из Латвии в Советский Союз. В 1930 г ему удалось официально пригласить, или «выписать», как тогда говорили, маму – свою невесту.
Вот тогда в Ленинграде 28 октября 1928 г. они и поженились.
Маме было тогда 20 лет, а папе немногим больше – 22.
Потом они перебрались в Москву, где папа стал работать мастером на 1-ом Московском часовом заводе.

Папу своего не помню совсем: его арестовали 7 декабря 1937 г (70 лет назад), когда мне было два с половиной года.
Только откуда-то у меня в голове звучала песня: «Тучи над городом встали, В воздухе пахло грозой…». Когда я при маме вдруг вспомнил эти строчки, она заплакала и сказала: «Эту песню часто напевал папа, особенно - накануне ареста».

До 1947 года меня держали в неведении о том, чей я сын. Дело в том, что во время войны мама официально вышла замуж за ЧЕЛОВЕКА с БОЛЬШОЙ БУКВЫ, Тинякова Николая Ивановича. Он относился ко мне, как К СОБСТВЕННОМУ СЫНУ, и ему я многим обязан!
В 1947 г. истек срок заключения (папа был приговорен к десяти годам лишения свободы без права переписки – тогда мы не знали, что это означало расстрел), и мы с мамой подали прошение в КГБ, чтобы нам сообщили о его судьбе. Какой-то военный в приемной КГБ на Кузнецком мосту, сообщил, что папе увеличили срок еще на 10 лет.

Где-то в 1956-1964 годах, уже самостоятельно, я несколько раз подавал заявления с просьбой сообщить мне о судьбе отца и только летом 1965 меня вызвали в военный трибунал Московского военного округа.
Там я впервые узнал об истинных событиях, связанных с отцом.
Принимавший меня военный в чине подполковника выложил на стол пухлую папку и сказал: «Это дело вашего отца. Он полностью реабилитирован.
«Постановление от 20 февраля 1938 г в отношении Левинсона Гирша Иосифовича отменено и дело о нем прекращено за отсутствием событий преступления.
ЛЕВИНСОН ГИРШ ИОСИФОВИЧ – реабилитирован ПОСМЕРТНО».
Вы, когда выйдете от меня –продолжал он - получите справку о его реабилитации. А сейчас я оставляю вас с личным делом отца, только не делайте НИКАКИХ ВЫПИСОК».
Я настолько был ошарашен, что какое-то время сидел, ничего не понимая. Когда я вернулся домой, я все услышанное и прочитанное пересказал маме.
По памяти я называл ей имена, и она мне каждый факт комментировала. На кого-то она сказала: «Его взяли перед папой. И по всей вероятности, на основании его показаний и взяли папу». Я это подтвердил, так как прочел об этом в личном деле, с которым знакомился. Память у меня была хорошая, и нужно было бы всё это записать. Но, увы…

Когда дядя Шая, родной брат папы, в 1968 году подал заявление на выезд в Израиль, я признался маме, что тоже хочу уехать. Мама сказала, что это будет ударом для моего отца (так я всё время называл своего отчима) и что пока он жив, на эту тему больше говорить не следует.
Мой отчим, Николай Иванович Тиняков, ЧЕЛОВЕК с большой буквы, действительно сделал многое и для меня, и для мамы, когда в 1938 году взял в жены еврейку, да еще жену осужденного «врага народа». В то время такой поступок был равносилен подвигу, ведь тогда даже родные отказывались от своих осужденных близких.
Поэтому, приехав в Израиль, я вернул себе фамилию своего папы – Левинсон, а отчество, полученное мною при усыновлении, сохранил в знак благодарности своему отцу-отчиму.
Когда, наша большая семья собирается за столом, то обязательно там стоят эта фотография и фотография моего отца-отчима.
И вспоминаются мне строки Арсения Тарковского:
«Стол накрыт на шестерых,
Розы да хрусталь,
А среди гостей моих,
Горе да печаль.
…
И вино звенит из тьмы,
И поет стекло:
«Как тебя любили мы,
Сколько лет прошло!»

К сожалению, по условиям конкурса, нельзя приводить больше одной фотографии, а жаль.
Вот такую грустную историю напомнила мне эта фотографии.
Если, вдруг для кого имена моих родителей, что-то напомнят, то буду благодарен всем за любую память о них.
Сейчас я живу в Израиле, почему и как это тема другого разговора.
И в заключение хочу привести слова Бруно Ясенского (привожу по памяти):
«Не бойся врага - в крайнем случае, он может только убить тебя, не бойся друга - в крайнем случае он может только предать тебя; бойся РАВНОДУШНЫХ, ведь только с их молчаливого согласия происходят все убийства и предательства на земле"
Если бы безразличных людей не было, или их было бы во много раз меньше, то мы жили бы в совсем другом, гораздо более счастливом и добром мире.
Помните об этом.